Продолжение темы военного плена в годы Первой мировой войны 1914-18 гг. ссылками на одну интересную исследовательскую статью, оригинальный документ Российской имп. армии того времени и записки русского военнопленного.
![пленные (3).jpg]()
О. Нагорная. Воспоминания о плене Первой мировой войны как объект политики памяти и средство групповой идентификации.
"...Русские военнопленные представляли собой достаточно многочисленную (около 2,5 млн. солдат и офицеров) и в силу своего опыта совершенно особую группу русского общества в период Первой мировой войны. Даже после масштабного освещения в прессе нечеловеческих унижений, которым пленные подвергались в лагерях Центральных держав, в государственных и некоторых общественных структурах они продолжали восприниматься как подозрительные элементы, не выполнившие своего долга перед родиной. Поэтому публикация мемуаров и встраивание в транслируемые существующим режимом образцы толкования представляли этой маргинальной группе возможность избавиться от стигмы предателей.
Несомненно, культура памяти о Первой мировой войне в России в сравнении с другими европейскими странами представляется менее развитой, однако прошедшие цензуру воспоминания военнопленных позволяют реконструировать, каким образом переживания тотальной войны были превращены в структуры коммуникативной памяти. При оформлении непосредственных переживаний военного плена в мемуары, они вынужденно проходили двойной фильтр групповой и государственной цензуры. (...) Открытой мотивацией для публикации собственных воспоминаний представлялось поручение товарищей, оставшихся в плену и желавших, "чтобы на родине знали правду о германском плене: они еще надеются на помощь и заступничество"..."
Приказ №183 по 2 артиллерийской бригаде 2 июля 1915г. Лисево. Копия Приказания 1-му Туркестанскому армейскому корпусу №229 22 июня 1915 года. Цеханов.
"...18 июня сего года к окопам 16 роты 44 сибирского стрелкового полка вышли 2 бежавших из плена нижних чина, стрелок 39-ого Сибирского стрелкового полка Николай Семёнов и служитель 314 полевого подвижного госпиталя Иван Глинский. Наружный вид этих солдат крайне плачевный: измождённые, худые, в изорванной одежде, без сапог, которые, по их словам, были отобраны у одного из них ещё 7 августа прошлого года, и в зимних шапках. По их рассказам, жизнь в плену всегда была тяжелой, а за последнее время стала совершенно невыносимой. Кормят лишь настолько, чтобы не умереть с голода: утром горький кофе, а на обед вареный в воде картофель с шелухой, то есть так, как у нас в России дают свиньям, и ½ фунта картофельного же хлеба, всякая попытка кого-либо из пленных попросить прибавки наказуется ударом тесака, которым нередко причиняются тяжкие ранения..."
Дневник Константина Куршевского-Петрусевича, запасного подпрапорщика 2-го Софийского пех. полка 1-й пех. див. 13 арм. корп. 2-й армии, попавшего в плен в августе 1914 г. в Вост. Пруссии.
"...Третьего его дня к нам в команду зашло 2 немецких офицера. Начались расспросы. Наконец, вопрос коснулся продовольствия. Один из офицеров, обращаясь к одному из нас, настойчиво потребовал ответа, как понравился ему сегодня обед. Товарищ упорно отказывался ответить, - наконец, пододвинув утлую миску с супом, стоявшую на столе, сказал: “Не угодно ли попробовать?” Офицер при виде какой-то тёмно-бурой массы вместо супа с отвращением отвернулся. - Да, - ответил, - суп неважный, но другого не имеем. - "Если так, - ответил товарищ, - то не следует вести войны." - "Это вопрос другой," - сказал офицер и разговор прервался. На следующий день явился заведующий кухней ф.-лейтенант и потребовал товарища к ответу. Произошло довольно (острое) объяснение, в результате которого ф.-лейтенант в присутствии целого состава кухни заявил, что если бы говоривший не был военнопленным, то он распорядился бы всыпать ему несколько горячих, что после этого (он) не мог бы сидеть неделю. "Я настаиваю на том, чтобы Вас (посадили) в кутузку за ваш дерзкий ответ...” (На этом) инцидент не окончился. Когда явился майор, над товарищем состоялся целый суд..."
О. Нагорная. Воспоминания о плене Первой мировой войны как объект политики памяти и средство групповой идентификации.
"...Русские военнопленные представляли собой достаточно многочисленную (около 2,5 млн. солдат и офицеров) и в силу своего опыта совершенно особую группу русского общества в период Первой мировой войны. Даже после масштабного освещения в прессе нечеловеческих унижений, которым пленные подвергались в лагерях Центральных держав, в государственных и некоторых общественных структурах они продолжали восприниматься как подозрительные элементы, не выполнившие своего долга перед родиной. Поэтому публикация мемуаров и встраивание в транслируемые существующим режимом образцы толкования представляли этой маргинальной группе возможность избавиться от стигмы предателей.
Несомненно, культура памяти о Первой мировой войне в России в сравнении с другими европейскими странами представляется менее развитой, однако прошедшие цензуру воспоминания военнопленных позволяют реконструировать, каким образом переживания тотальной войны были превращены в структуры коммуникативной памяти. При оформлении непосредственных переживаний военного плена в мемуары, они вынужденно проходили двойной фильтр групповой и государственной цензуры. (...) Открытой мотивацией для публикации собственных воспоминаний представлялось поручение товарищей, оставшихся в плену и желавших, "чтобы на родине знали правду о германском плене: они еще надеются на помощь и заступничество"..."
Приказ №183 по 2 артиллерийской бригаде 2 июля 1915г. Лисево. Копия Приказания 1-му Туркестанскому армейскому корпусу №229 22 июня 1915 года. Цеханов.
"...18 июня сего года к окопам 16 роты 44 сибирского стрелкового полка вышли 2 бежавших из плена нижних чина, стрелок 39-ого Сибирского стрелкового полка Николай Семёнов и служитель 314 полевого подвижного госпиталя Иван Глинский. Наружный вид этих солдат крайне плачевный: измождённые, худые, в изорванной одежде, без сапог, которые, по их словам, были отобраны у одного из них ещё 7 августа прошлого года, и в зимних шапках. По их рассказам, жизнь в плену всегда была тяжелой, а за последнее время стала совершенно невыносимой. Кормят лишь настолько, чтобы не умереть с голода: утром горький кофе, а на обед вареный в воде картофель с шелухой, то есть так, как у нас в России дают свиньям, и ½ фунта картофельного же хлеба, всякая попытка кого-либо из пленных попросить прибавки наказуется ударом тесака, которым нередко причиняются тяжкие ранения..."
Дневник Константина Куршевского-Петрусевича, запасного подпрапорщика 2-го Софийского пех. полка 1-й пех. див. 13 арм. корп. 2-й армии, попавшего в плен в августе 1914 г. в Вост. Пруссии.
"...Третьего его дня к нам в команду зашло 2 немецких офицера. Начались расспросы. Наконец, вопрос коснулся продовольствия. Один из офицеров, обращаясь к одному из нас, настойчиво потребовал ответа, как понравился ему сегодня обед. Товарищ упорно отказывался ответить, - наконец, пододвинув утлую миску с супом, стоявшую на столе, сказал: “Не угодно ли попробовать?” Офицер при виде какой-то тёмно-бурой массы вместо супа с отвращением отвернулся. - Да, - ответил, - суп неважный, но другого не имеем. - "Если так, - ответил товарищ, - то не следует вести войны." - "Это вопрос другой," - сказал офицер и разговор прервался. На следующий день явился заведующий кухней ф.-лейтенант и потребовал товарища к ответу. Произошло довольно (острое) объяснение, в результате которого ф.-лейтенант в присутствии целого состава кухни заявил, что если бы говоривший не был военнопленным, то он распорядился бы всыпать ему несколько горячих, что после этого (он) не мог бы сидеть неделю. "Я настаиваю на том, чтобы Вас (посадили) в кутузку за ваш дерзкий ответ...” (На этом) инцидент не окончился. Когда явился майор, над товарищем состоялся целый суд..."